— Юрий Владимирович, предлагаю начать с самого детства. В царские времена, дабы чадо в будущем могло стать генералом, его с рождения к службе приписывали. Насколько я знаю, ваше детство было далёким не только от милицейской тематики, но и от тесной родительской опеки.

— Начнём с моего деда с бабкой по материнской линии. Было у них 13 детей: семеро парней и шесть девчонок. Пятеро сыновей погибли на фронте. Маму, ещё девочкой, из блокадного Ленинграда эвакуировали через Ладогу.

После войны, будучи взрослой девушкой, она оказалась в Белоруссии, где я и родился — в городе Жлобине. Годы были тяжёлые. Чтобы не сгинуть там с голодухи, мама, Апполинария Павловна, засобиралась на заработки в Москву, оставив меня на попечение невестки. С малым ребёнком в те годы никуда не сунешься.

Я остался у тётки. Мама работала в Москве на стройке — разнорабочей, периодически вырывалась ко мне в отпуск, привозя деньги, и в дни встреч я упорно называл ее «тётя», а тётю — мамой. Но долго она без меня не выдержала и, наконец, забрала к себе — в общежитие барачного типа в столичных Раменках. Мне было буквально 3—4 года, жили мы в этом, сплошь женском, бараке за ширмой — как в той песне: «восемь девок, один я».

Мама со своими 4-мя классами образования карьеры не делала. Строила, например, здания МГУ, Китайского посольства. Со временем в том же бараке нам дали комнатку, где могли разместиться лишь койка с тумбочкой, не больше.

Днём я оставался предоставленным самому себе, возился в куче песка, гулял, куда доходили детские ноги, чаще всего бродил вдоль железнодорожных путей киевского направления, или среди таких же бараков.

Потом нам с мамой дали комнату в коммуналке на Университетском проспекте. Помню, что в школу пошёл ещё в Раменках, и какое-то время приходилось добираться туда с Университетского на автобусе, номера которого я поначалу даже прочесть не мог, а угадывал только по виду цифры на нём. Ну а со второго класса уже перешёл в школу поближе к дому.

— В каком социальном окружении росли в школьные годы, как проходила учёба?

— Учился я «не ахти», кто-то даже считал меня хулиганом. В действительности же хулиганом я не был, разве что таким «шпанистым» парнишкой с улицы. В силу отсутствия плотного родительского пригляда, собственного свободного нрава и наличия бойкой компании.

Помню, у матери на гвоздике висела авоська, которой она меня периодически «воспитывала». Было за что. Например, однажды, когда мне было лет 12, кто-то из нашей компании пустил слух о только что открывшейся «бесплатной булочной» неподалёку. В то время как я мечтал о сухарях в сахарном песке. В действительности, в том магазине, видимо, одном из первых в Москве, внедрили свободный выбор товара в торговом зале (а не выдачу его через прилавок, как раньше) и кассовое обслуживание на выходе. Мы рванули туда, и я принялся набивать те самые сухари за пазуху, ибо кроме трусов да майки на мне и при мне ничего не было. При этом мы искренне не понимали, что фактически крадём. Нас шуганула кассирша. Поначалу на её крик: «Воры!» я даже оглядываться начал, где, мол, они? Поди, у кого-то кошелёк тащат, надо же помогать-хватать-задерживать. А когда понял, в чём дело, вместе со всеми рванул на выход. Сухари бросил, все до единого. Забежал в соседний дом, где на лестничной площадке просидел до вечера.

Дома всё рассказал маме. У меня и мысли не было что-то утаивать от неё. Мама бить меня не стала, а отвернулась и заплакала. Это произвело на меня огромное впечатление. В нашей семье брать чужое в руки всегда было под категорическим запретом. А этот урок я запомнил на всю жизнь.

Что до уроков настоящих, школьных, то бывало по-разному. Некоторые предметы не любил настолько, что в восьмом классе даже остался на второй год. Но сейчас понимаю, что моё отношение к предмету зависело от учителей. Самый нелюбимый преподавала та «училка», которая лупила меня линейкой, а однажды даже приложила головой о классную доску. А были учителя, сумевшие привить мне любовь к своим предметам. Например, я очень любил историю. Даже хотел стать историком.

О том, как я им не стал, разговор чуть позже, а пока скажу, что и спортсменом я был очень неплохим. Даже собрал (не специально, так получилось) приличную коллекцию спортивных разрядов по нескольким дисциплинам. Работать я начал рано — в 15 лет. Отчасти из-за этого с первого раза и восьмой класс не закончил, пошёл на завод ЗИЛ в литейный цех. Что такое «литейка» на ЗИЛе — надо было видеть. И нюхать. Заводом пахло за несколько кварталов до промзоны. В цеху грязь такая, что через много лет оказавшись в Баварии на производстве «БМВ», я просто опешил от контраста с памятной мне атмосферой. Ведь в Мюнхене всё было, как в стерильной лаборатории.

Короче, по щиколотку в грязи таскал я формы для литья, пока меня не увидела какая-то комиссия. Она и подняла шум насчёт использования детского труда на тяжёлой работе. Поэтому меня перевели в цех по производству холодильников «ЗИЛ».

Формально 8-й класс я закончил в вечерней школе рабочей молодёжи. Затем учился в ПТУ на строителя-электромонтажника, все время продолжая работать. Деньги и стипендию всегда нёс домой. После окончания ПТУ 4 года (вплоть до призыва в армию) работал на стройке.

Однако вернёмся к науке истории. Очень любил читать, в том числе книги по исторической тематике. В доме, где жили, была библиотека, и там я буквально глотал книги. Поскольку бывал там постоянно, меня даже как-то оформили на работу — латать книги, заполнять формуляры и так далее. Вознаграждением была возможность читать неограниченно, запоем.

Решил поступать в МГУ на историка. А ещё получить высшее образование меня подтолкнул один случай с барышней. Мы с приятелем наплели случайной знакомой — красивой рыжеволосой девчонке, студентке из МАДИ, о том, что работаем в институте атомной энергии, «ходим в белых халатах, зимой арбузы кушаем». Вместе гуляли, веселились, пока однажды она не встретила меня у помойки возле моей стройплощадки, на которую я, «учёный-атомщик», в своей грязной рабочей робе тащил какой-то мусор. Тут в ней любовь ко мне и закончилась. А во мне «тяга к высшему образованию», наоборот, усилилась.

Но вернёмся к вступительным экзаменам на истфак. На них в доставшемся мне билете я не смог вспомнить одной даты. Надо заметить, что, готовясь к экзаменам, писал шпаргалки, но лишь для того, чтобы лучше запомнить, а не для того, чтобы пользоваться ими. А тут потянулся за ней, ассистент это дело заметил, и по своему любимому предмету я получил «трояк» — не поступил.

Тогда, как типичный гуманитарий, решил стать юристом и поступать во Всесоюзный заочный юридический институт. У меня правило: недоделал — вернись. Поэтому злополучный экзаменационный билет я вызубрил назубок, хотя вроде уж и незачем было. А вот пригодилось — он вновь мне достался. Ответил, разумеется, блестяще, с остальными экзаменами тоже повезло — поступил.

— Прежде чем говорить о начале профессиональной деятельности, не могу не спросить вас о доставшемся вам певческом баритоне.

– В юности очень хотел научиться играть на гитаре и петь под неё. Одним из моих соседей оказался ранее судимый парень. Стал бывать в его семье, там все ко мне привязались, особенно его младшая сестрёнка-малышка. Он-то и передал мне гитарное умение. А вместе с тем подробнейшее знание песенного блатного фольклора. Которым у меня оказались заполнены 3-4 тетради.

И вот пел я эти песни, девочки заслушивались, а однажды соседи завлекли на посиделки, где умная барышня из консерватории сказала, что мне непременно надо развивать свой дар и идти учиться музыке. Но учиться я не стал, не до того было. Уже много позже как-то увидел объявление, что один очень известный вокально-инструментальный ансамбль проводит прослушивание. С гитарой пришёл к ним. «Что петь будем?» — спрашивают. А я, кроме блатных песен, толком и не знал ничего. Спел самую «жалостливую». Слушателям понравилось. Взяли меня на пробу. Но я лишь немного походил на занятия, да и забросил это дело. Тем более что в жизни хватало и других проблем и увлечений. Например, я замечательно катался на коньках, обычно на катке в Лужниках и ЦПКиО имени Горького. Там же и с женой своей будущей познакомился.

— Как, говоря официально, оказались вы в рядах столичной милиции?

— С вечернего отделения ВЮЗИ ушёл в армию, служил в Германии, в танковых войсках. Службой был доволен, и мною были довольны. Фактически стал там помощником начальника штаба соединения. В армии же и в партию вступил, вообще был «идейным до безобразия».

Вернулся из армии, женился. Жили все вместе в семье у супруги — впятером в однокомнатной квартире. Тогда же оказался на своей первой милицейской должности. В 96-м отделении милиции, которое располагалось на Ленинском проспекте, меня встретил начальник розыска майор Лебабин. И вот день за днём он даёт мне кодекс, уставы, документы — «сиди, учи!» Как тот сэнсей из фильмов про кунфу. А о деле — ни слова. А где же задержания, где засады?

— И какое же дело стало для вас первым?

— Очень курьёзное и достаточно деликатное. Вызывает меня Лебабин, а на подоконнике — коробка из-под обуви. Определи, говорит, её в холодильник, это важная улика. На вопрос, что в ней, отвечает… Ну, в общем, коротким ёмким матерным словом. Пострадавшим оказался гражданин с ампутированными гениталиями. Эту коробку на общественном транспорте я повёз в морг 64-й больницы, сначала перепугав, а затем рассмешив там весь коллектив врачей и медсестёр.

На квартире у пострадавшего (а он был инженером-конструктором) я нашёл учебник по хирургии с пометками по технологии ампутации. Оказалось, этот инженер был крайне неуравновешенной личностью, склонной к шизофрении. Чтобы посторонние мысли не отвлекали его от творчества за кульманом, он одним махом «отчекрыжил» свои причиндалы.

Как бы то ни было, на работе я постепенно освоился, начал проявлять себя. Запомнилось расследование одной кражи в кассе продмага, а, вернее, способа скрыть её. Никогда я не видел столько купюр, да ещё и плавающих вместе с трудовыми книжками в канализационной трубе.

На четвёртом году работы меня назначили заместителем по розыску в 4-е отделение милиции, что охватывало начало Ленинского проспекта, часть ЦПКО, Шаболовки и т.д. (ныне ОМВД по Донскому району). Подобные назначения курировались в КГБ. В Октябрьском районе этим ведомством тогда командовал легендарный Алексей Прохорович Бугаев. Из-за слабой работы уголовного розыска показатели отделения были неважнецкими. Через год я делаю розыск образцовым, и отделение получает Знамя лучшего подразделения РУВД. Очень интересные преступления раскрывали. «Чуйка» сыщика у меня была развита настолько, что первым вопросом преступника, когда приходили за ним, обычно было: «Как вы меня нашли?!»

— Пока мы не перешли к большим звёздам на погонах, а значит, к менее интересным событиям, чем те, что происходят непосредственно на «земле», расскажите о ситуации, когда вы были ранены.

— Слово «ранен» здесь неправильно. Травмирован. Однажды мама подарила мне финский костюм. В то время значимость костюма, как вы понимаете, была куда выше нынешней. И вот я в нём, весь такой модный, на уазике с парой милиционеров еду на вызов о драке. Подъезжаем и видим: действительно, возле одного питейного заведения идёт массовая драка. Мы вызываем подкрепление, и нам бы подождать его прибытия, но я вижу среди дерущихся одного известного грузинского авторитета, матёрого мошенника и картёжника. Вокруг него — всегда куча охраны, как и в этом случае. Я выскакиваю из машины, бегу к нему, и вдруг дорогу мне преграждает какой-то крепыш и встаёт в боксёрскую стойку. А у меня на руках ко всему прочему ещё и девки какие-то визжащие повисли из их же компании. Этот боксёр вдруг резко бьёт, ломая мне нос. Я заваливаюсь на грузина, тот голосит, думая, что льющаяся кровь — его собственная…

Так кто же мне нос сломал? Олег Каратаев, выдающийся боксёр и по совместительству криминальный авторитет, слышали о таком?

Впрочем, пересекался я не только с ним, но и с братьями Квантришвили, с другими известными спортсменами. Кстати, могила Каратаева аккурат напротив могилы Высоцкого. Впрочем, я и Владимир — Семёныча знал хорошо — пели друг другу песни по телефону.

— Настолько интересно, что не хочется к делам казённым переходить. А надо. Как дальше карьера строилась?

— Открылась Академия МВД СССР. Захотел в ней учиться, а начальству отпускать меня неохота, я же показатели делаю. Вступилась и помогла помощник окружного прокурора, знавшая меня, как «мента» честного и принципиального. Словом, в 78-м я поступил. Начальником академии был тогда замечательный человек — Сергей Михайлович Крылов. «Под крылом» таких преподавателей грех было не расти, как профессионалу. Поэтому закончил я академию с красным дипломом, без единой четвёрки. Меня хотели оставить преподавателем, но, во-первых, я тяготел к живой работе, во-вторых, у меня уже была разросшаяся семья, маленькие дети, а вот нормального жилья не было.

Надеялся на «земле» её получить. В ГУУР, куда меня направили после академии, предложили длительную командировку в Сочи, точнее, в Дагомыс. Из-за отсутствия жилья я отказался, чем нажил себе врага в лице первого замначальника Главного управления кадров МВД.

Вернулся на «землю». Не сразу, но оказался в Красногвардейском районе — начальником 41-го отделения милиции (ныне — Москворечье-Сабурово) — одного из отстающих по показателям. «Выведешь в лучшие — получишь жильё!», сказало начальство. До тех пор на работу мне приходилось ездить аж из Измайлова, поэтому частенько ночевал на службе, спал на столе, если удавалось. В Красногвардейском РУВД, крупнейшем в Москве, насчитывалось до полутора десятков отделений. Через год моё отделение получает переходящее Красное знамя.

Не сразу, но жильё дали, как и обещали, после выселения семьи каких-то алкашей. Там и живём по сию пору.

Когда начальником управления стал Виктор Довжук, знакомый читателям вашей газеты, то поначалу он относился ко мне крайне критически, настороженно. Но после того как во время проведения Московской Олимпиады меня откомандировали в министерство, а затем попытались там и оставить, сразу оценил и после отпускать уже не хотел. А на Олимпиаде я был руководителем службы переводчиков, помню, как сам подбирал их по разным институтам. Был я тогда уже подполковником.

По возвращении Довжук назначил меня начальником организационно-инспекторского отделения (начштаба по-нынешнему). Но я рвался в розыск, куда и ушёл одним из руководителей. Был последовательно начальником отделения, отдела.

Словом, рассказывать можно бесконечно, со временем я стал заместителем, а затем и начальником УВД Красногвардейского района. Затем, при введении системы окружного подчинения, стал первым замом начальника Южного округа — Егора Яковлевича Рожкова.

— А потом был Белый дом…

— Да, в дни пальбы и канонады я был комендантом Южного округа. И главное, чем был озабочен, — не допустить жертв ни среди гражданских, ни среди милиционеров. За эти дни у нас погиб лишь один сотрудник. До сих пор некоторые припоминают мне ряд обстоятельств и благодарят, что живы остались.

В министерстве отметили мой вклад в наведение спокойствия в те дни, и наградили, с чем связан один забавный эпизод. Так оказалось, что мне предложили определённый выбор, и ордену я предпочел медаль «За отвагу», поскольку на ней был запечатлён танк — символ моего родного рода войск.

Затем меня вновь прочили в начальники — теперь уже округа: СВАО. Но ни квартира, ни дача, прилагавшиеся к этой генеральской должности, меня не склонили. Я вновь отказался, как делал это часто, теперь уже вызвав жуткое недовольство Василия Ивановича Балагуры, замначальника московского главка.

— Если говорить о наградах… Вручение вам именного оружия состоялось за участие в расследовании взрыва на Котляковском кладбище?

— Да, я был первым начальником оперативного штаба по раскрытию этого преступления. Поскольку стало оно не просто резонансным, но и политически окрашенным, расписывать подводные течения в его расследовании не стану (об этом и так сказано немало). Кстати, жертв взрыва могло оказаться куда больше, да и сам я легко мог погибнуть, если бы не расставил оцепление подальше от места захоронения. Ведь мы охраняли церемонию от покушений снаружи, а беда, как известно, пришла изнутри.

Ну а наградили меня за то, что в итоге сложной и кропотливой работы мы установили и задержали непосредственных преступников, назвали лиц, причастных к организации взрыва. Ряд общественно-значимых моментов, к сожалению, вынудил правосудие «оставить за скобками» некоторых «интересантов этого террористического акта», но это уже не было моей компетенцией.

Вот тогда, на одном из совещаний в министерстве, мне и вручили именной пистолет.

— Поговорим о вашей последней работе — на посту начальника УВД по ЗАО Москвы.

— На «Запад» я идти не планировал. Но после одного из совещаний начальник ГУВД Москвы Николай Васильевич Куликов предложил мне эту должность. Отказываться от неё, как всё чаще складывалось у меня в предшествующие годы, уже было неловко, да и уважение к этому человеку не позволило мне так поступить. Согласился. Коллегия в короткое время единодушно проголосовала «за». Было это в 96-м. Начал там с серьёзных структурных изменений. И как ни просили меня не трогать УВД «Солнцево» — это «государство в государстве», начал я именно с того, чтобы создать в округе единую структуру, заявив, что двумя управлениями командовать не стану. Короче, я упразднил УВД «Солнцево» и на его базе создал два новых отдела: «Солнцево» и «Ново-Переделкино». Создал отделения милиции на Поклонной Горе, на территории МГУ.

При всём этом я не тащил за собой привычных мне по старой службе людей, не замещал ими старые кадры, как это принято нынче, для большей лояльности руководству. Из ЮАО попросил оставить за собой лишь двоих, в остальном опирался на тех, кто есть, притираясь к сложившемуся коллективу. И округ отвечал мне благодарностью. Прежде один из худших, за короткое время он переместился в графу лучших. За время моего руководства округ ниже второго места в городском рейтинге не опускался.

В течение всех шести лет, проведённых на «Западе», отношения с людьми, меня окружавшими в те годы, в основном — подчинёнными, были настолько прекрасными, что на пенсию меня провожали огромным коллективом — «с помпой» и большими сожалениями.

— Но ведь на этом ваша карьера руководителя не закончилась, верно?

— Да, пять лет затем я проработал начальником кадрового отдела в Торгово-промышленной палате у Евгения Примакова. Признавался лучшим руководителем-кадровиком, что и было отмечено в дипломе, вручённом мне в Колонном зале Дома Союзов. С Евгением Максимовичем меня тоже связали прекрасные взаимоотношения. Изначально его уважение вызвала моя оперативность в подготовке документов. Дело в том, что, набрав крейсерскую скорость в исполнительской дисциплине, воспитанной системой МВД, я привнёс её и на новое место работы, хотя поначалу там были непривычны к моему темпу. Справедливости ради стоит заметить, что не все мои инициативы были восприняты «на ура», но правом обращаться к себе без звонка и в любое время Примаков меня наделил.

— Коротко — о делах сегодняшних. Насколько знаю, младшие члены вашей семьи — тоже в полиции?

— И не просто в полиции, все — в уголовном розыске. Дочь Елена — старший оперуполномоченный МУРа, подполковник полиции, недавно отметила 25-летний юбилей службы; сын, майор полиции Дмитрий Габров, — в «разбойном» отделе МУРа; зять Максим недавно ушёл на пенсию. Так что розыск стал делом семейным.

Понимаю, что говорил с человеком, который не только трудяга по жизни, но и хороший отец, супруг… Мне лично остаётся только жалеть о его нереализованном песенном даровании. Однако надеюсь, на свой 70-летний юбилей генерал-майор милиции в отставке Юрий Габров ещё споёт для своих слушателей под гитару.